Дат возле старых записей в дневнике нет. О том, когда происходили те или иные события можно понять лишь приблизительно, сложив все упоминающиеся в хронологическом порядке.

На скольких похоронах я был до сих пор? Может быть на двух или трех... Но помню я только одни. Похороны матери. Странно, но смерть словно сделала её моложе, морщины разгладились, лицо было до изумления правильным и спокойным. Скорее даже умиротворенным. Даже следы болезни практически исчезли. Она словно спала… Спала и улыбалась.
Рихарда я даже не смог похоронить по-человечески. Его тело так и осталось лежать в аврорате. Было бы странно, если бы я изъявил желание похоронить убийцу. Никто же не знал, о том, что он для меня значил. Но вот попрощаться с ним я все-таки успел. Успел прийти в морг и увидеть его. Такого, каким он был, пожалуй, только со мной, отчаянно-дерзкого, словно бросающего вызов всему миру даже своей смертью. На губах его застыла усмешка, не злая, скорее ироничная. Может он просто понял что-то, что мне предстоит узнать многим позже? Или же не узнать никогда.


Записи становятся реже. Постепенно большинство начинает содержать лишь имена, названия мест или даты. И такие как следующая выбиваются из общего порядка.

Нас становилось всё меньше. Каждый новый день начинался с минуты молчания, с горькой улыбки на губах, с очередных имён. С имён тех, кто уже никогда не вернётся назад. Дни, когда все возвращались невредимыми, были для нас праздниками, но таких праздников в последнее время становится всё меньше. Мы прятались по тёмным и сырым подвалам, словно ожидая чуда, которое никак не хотело произойти, хотя на самом деле давно поняли: чуда не будет. И теперь просто старались выжить. Сделать еще один глоток воздуха. Увидеть небо, пусть затянутое серой пеленой туч или тяжелого дыма, поднимающегося от бесконечных пожаров. Обнять любимого человека...
Те же, у кого больше никого не осталось, уходили мстить. По крайней мере они говорили о мести, но в их глазах мы видели лишь желание умереть.

... У меня не осталось даже его.